Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд остановился. На платформе послышались торопливые голоса:
– Ну, в час добрый! Смотри из окна не высовывайся!
– Не буду, бабушка.
– Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слышишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти! Поезд тронулся.
– До свиданья, бабушка!
– Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман... Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:
– Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря. Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой – веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз.
Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остановился.
– Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, – сказал старичок в панаме.
– Спасибо! – невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: «Тут», убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:
– В Москву едем, молодой человек? Боря кивнул.
– На даче были?
– В деревне. У бабушки.
– Так, так!.. В деревне. Это хорошо. – Старичок немного помолчал. – Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.
– Корзина? Нет, она легкая. – Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: – В ней одни только земноводные.
– Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил:
– Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
– Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи...
– Бррр, какая мерзость! – сказала пассажирка в углу. Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
– Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать...
– Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю.
– Чего делают? – спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.
– Террариум, – пояснил старичок, – это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих...
– Гадов-то этих?
– Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком. – Старичок снова обратился к Боре: – И... и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
– Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.
– Ужас какой! – донеслось из темного угла. Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю.
– И всех в школу везешь?
– Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в соседней школе.
– Ужотко попадет тебе от учителей...
Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:
– «Попадет»! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут. – Раз для ученья, стало быть, не попадет, – согласился усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов:
– Вы знаете, какую мы пользу школе приносим... Один уж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки... Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля... А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите «попадет»!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
– Молодцы!
– А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
– И долго ты их ловил? – спросил лейтенант.
– Две недели целых. Утром позавтракаю – и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю – и опять ловить, до самого вечера. – Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею, – С лягушками и жабами еще ничего... и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами... Я раз увидел одного, бросился к нему, а он – в пруд, а я не удержался – и тоже в пруд. Думаете, не опасно?
– Опасно, конечно, – согласился лейтенант. Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие слова: – Занятный какой мальчонка!
– Маленький, а какой сознательный!
– Н-нда-с! – заметил старичок в панаме. – Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!
– Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, – сказал Боря. – Она их до смерти боится.
– Бедная твоя бабушка!
– Я и так ей ничего про гадюку не сказал.
– Про кого?
– Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил...
– Стало быть, и гадюку везешь? – перебил его рабочий.
– Ага! Она у меня в банке, отдельно. – Боря махнул рукой под скамью.
– Этого еще недоставало! – простонала пассажирка в темном углу.
Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьезнее. Только лейтенант продолжал улыбаться.
– А может, это и не гадюка? – спросил он.
– «Не гадюка»! – возмутился Боря. – А что же тогда, по-вашему?
– Еще один уж.
– Думаете, я ужа отличить не могу?
– А ну покажи!
– Да оставьте! – заговорили кругом. – Ну ее!
– Пусть, пусть покажет. Интересно.
– Ну что там интересного! Смотреть противно!
– А вы не смотрите.
Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на скамьях приподнялись со своих мост и вытянули шеи, глядя на зеленую банку.
– Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отличить, – сказал гражданин в пенсне.
– Вот! – наставительно отозвался старичок. – А будь у вас в школе террариум, тогда смогли бы.
– Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет, – сказал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. – А у гадюки таких пятнышек... – Он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточенное выражение. – У гадюки... у гадюки таких пятнышек... – Он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны. Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвел глазами пол вокруг себя.
– Что, нету? – спросил кто-то.
Боря поднялся. Держась руками за колени, он все еще смотрел на банку.
– Я... я совсем недавно ее проверял... Тут была... Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под скамью:
– Тряпочка развязалась. Я ее очень крепко завязал, а она... видите?
Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели на пол и переступали с ноги на ногу.
– Черт знает что! – процедил сквозь зубы гражданин в пенсне. – Выходит, что она здесь где-то ползает.
– Н-да! История!
– Ужалит еще в тесноте!
Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю:
– Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ними полезу?
Боря не ответил. Уши его окрасились в темно-красный цвет, на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально постукивая себя пальцами по бедрам.
– Доигрались! Маленькие! – воскликнула пассажирка в темном углу.
– Тетя Маша! А, теть Маш! – крикнула одна из девушек.
– Ну? – донеслось с конца вагона.
– Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает.
– Что-о? Какая гадюка?
В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводница вышла из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсаживали на вторую полку опрятную старушку:
– Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!
На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много свободных мест, зато с каждой третьей полки свешивались по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи. В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карманными фонарями и спичками.
Проводница пошла вдоль вагона, заглядывая в каждое купе:
– В чем дело? Что тут такое у ваг? Никто ей не ответил. Со всех сторон слышались десятки голосов, и возмущенных и смеющихся:
– Из-за какою-то мальчишки людям беспокойства сколько!
– Миша! Миша, проспись, гадюка у нас!
– А? Какая станция?
Внезапно раздался истошный женский визг. Мгновенно воцарилась тишина, и в этой тишине откуда-то сверху прозвучал ласковый украинский говорок:
– Та не боитесь! Це мий ремешок на вас упал. Боря так виновато помаргивал светлыми ресницами, что проводница уставилась на него и сразу спросила:
– Ну?.. Чего ты здесь натворил?
– Тряпочка развязалась... Я ее завязал тряпочкой, а она...
– Интересно, какой это педагог заставляет учеников возить ядовитых змей! – сказал гражданин в пенсне.
– Меня никто не заставлял... – пролепетал Боря. – Я... я сам придумал, чтобы ее привезти.
– Инициативу проявил, – усмехнулся лейтенант. Проводница поняла все.
Боря опустился на четвереньки и полез под лавку. Проводница ухватилась за его ботинок и закричала громче прежнего:
– Ты что? С ума сошел... Вылезай! Вылезай, тебе говорят!
Боря всхлипнул под лавкой и слегка дернул ногой:
– Сам... сам упустил... сам и... найду.
– Довольно, друг, не дури, – сказал лейтенант, извлекая охотника из-под лавки.
Проводница постояла, повертела в растерянности головой и направилась к выходу:
– Пойду старшему доложу.
Она долго не возвращалась. Пассажиры устали волноваться. Голоса звучали реже, спокойнее. Лейтенант, двое ремесленников и еще несколько человек продолжали искать гадюку, осторожно выдвигая из-под сидений чемоданы и мешки. Остальные изредка справлялись о том, как идут у них дела, и беседовали о ядовитых змеях вообще.
– Что вы мне рассказываете о кобрах! Они на юге живут.
– ...перевязать потуже руку, высосать кровь, потом прижечь каленым железом.
– Спасибо вам! «Каленым железом»!
Пожилая колхозница сетовала, ни к кому не обращаясь:
– Нешто я теперь за ними полезу!.. В сорок четвертом мою свояченицу такая укусила. Две недели в больнице маялась. Старичок в панаме сидел уже на третьей полке.
– Дешево отделалась ваша свояченица. Укус гадюки бывает смертелен, – хладнокровно отозвался он.
– Есть! Тут она! – вскрикнул вдруг один из ремесленников.
Казалось, сам вагон облегченно вздохнул и веселее застучал колесами.
– Где «тут»?
– Бейте ее скорей!
Присевшего на корточки ремесленника окружило несколько человек. Толкаясь, мешая друг другу, они заглядывали под боковое место, куда лейтенант светил фонариком.
– Под лавкой, говорите? – спрашивали их пассажиры.
– Ага! В самый угол заползла.
– Как же ее достать?
– Трудненько!
– Ну, что вы стоите? Уйдет!
Явился старший, и с ним девушка-проводница. Старший нагнулся и, не отрывая глаз от темного угла под лавкой, помахал проводнице отведенной в сторону рукой:
– Кочережку!.. Кочережку! Кочережку неси! Проводница ушла. Вагон притих в ожидании развязки. Старичок в панаме, сидя на третьей полке, вынул часы:
– Через сорок минут Москва. Незаметно время прошло. Благодаря... гм... благодаря молодому человеку.
Кое-кто засмеялся. Все собравшиеся вокруг ремесленника посмотрели на Борю, словно только сейчас вспомнили о нем.
Он стоял в сторонке, печальный, усталый, и медленно тер друг о дружку испачканные ладони.
– Что, друг, пропали твои труды? – сказал лейтенант. – Охотился, охотился, бабушку вконец допек, а сейчас этот дядя возьмет да и ухлопает кочергой твое наглядное пособие.
Боря поднял ладонь к самому носу и стал соскребать с нее грязь указательным пальцем.
– Жалко, охотник, а? – спросил ремесленник.
– Думаете, нет! – прошептал Боря. Пассажиры помолчали.
– Похоже, и правда нехорошо выходит, – пробасил вдруг усатый рабочий. Он спокойно сидел на своем месте и курил, заложив ногу за ногу, глядя на носок испачканного глиной сапога.
– Что – нехорошо? – обернулся старший.
– Не для баловства малый ее везет. Убивать-то вроде как и неудобно.
– А что с ней прикажете делать? – спросил гражданин в пенсне.
– Поймать! «Что делать»! – ответил ремесленник. – Поймать и отдать охотнику.
Вошла проводница с кочергой. Вид у нее был воинственный.
– Тут еще? Не ушла? Посветите кто-нибудь. Лейтенант осторожно взял у псе кочергу:
– Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. Посмотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился!
Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на лейтенанта и покраснел:
– Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь, если с пассажиром что случится!
– А убьете гадюку, вас, папаша, за другое привлекут, – серьезно сказал ремесленник.
– «Привлекут»... – протянула проводница. – За что это такое привлекут?
– За порчу школьного имущества, вот за что. Кругом дружно захохотали, потом заспорили. Одни говорили, что в школе все равно не станут держать гадюку; другие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя биологии; третьи соглашались со вторым, но считали опасным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит ее в трамвае или в метро!
– Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! – сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже пожилая колхозница умилилась.
– Да не выпустит он! – затянула она жалостливо. – Чай, теперь ученый! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ребятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гадами две недели мытарился.
– Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, – произнес старичок в панаме.
Гражданин в пенсне поднял голову:
– Вы там философствуете... А проводили бы ребенка до дому с его змеей?
– Я? Гм!.. Собственно... Лейтенант махнул рукой:
– Ну ладно! Я провожу... Где живешь?
– На улице Чернышевского живу.
– Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю.
– Ну как, охотники, убили? – спросил кто-то с другого конца вагона.
– Нет. Помиловали, – ответил ремесленник. Старший сурово обвел глазами «охотников»:
– Дети малые! – Он обернулся к проводнице: – Совок неси. Совок под нее подсунем, а кочережкой прижмем! Неси!
– Дети малые! – повторила, удаляясь, проводница. Через десять минут гадюка лежала в банке, а банка, на этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейтенанта. Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияющий.
До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело.
День, когда я впервые почувствовал себя самостоятельным, врезался мне в память на всю жизнь. Я до сих пор вспоминаю о нем с содроганием. Читать...
Мы с Витей Гребневым и еще пятнадцать ребят из школьного туристического кружка собирались в большой лодочный поход по речке Синей. Нам предстояло подняться вверх по течению на семьдесят километров, а потом спуститься обратно.
Цель урока: расширить круг чтения учащихся, продолжить работу по анализу прозаического произведения.
Задачи урока:
обучающие: развивать умения наблюдать над художественным словом, делать самостоятельные выводы, показать роль речевых характеристик в раскрытии характеров героев, роль детали, средств выразительности;
развивающие: формировать умения анализировать прозаическое произведение, вести диалог, формировать основную мысль произведения, развивать умение рассуждать, развивать исследовательские способности (умение сравнивать);
воспитательные: привлечь внимание учащихся к вопросам, связанным с появлением сочувствия, уважения к другим людям и всему живому.
Технология: Личностно-ориентированная.
Оборудование: компьютер, слайды со звуковыми эффектами, рисунки ребят.
ХОД УРОКА
1. Подготовка к восприятию.
Звучит фонограмма (слышен шум отъезжающего поезда, вокзала, стук колес).
Ребята, вы слышите? Поезд тронулся. Вот он набирает ход, все отчетливее и громче стучат колеса. Давайте и мы с вами отправимся в одном из вагонов вместе с героями рассказа “Гадюка”.
2. Слово учителя о писателе.
В это путешествие нас пригласил замечательный современный писатель Юрий Вячеславович Сотник (появляется слайд № 1 с портретом Ю. Сотника). Герои его произведений – обыкновенные ребята, которые могли бы жить, а может быть, живут рядом с нами. Юрий Сотник – писатель с тонким чувством юмора, это вы, наверно, заметили. Смешное в рассказе писателя часто переходит в серьезное и наоборот. Но всегда автор показывает ребят в сложных жизненных ситуациях. Как вы думаете почему?
3. Целеполагание.
Автор размышляет о том, какие качества необходимы человеку, чтобы построить добрые отношения со всеми окружающими. На эту тему вместе с писателем порассуждаем и мы. Это цель нашего урока. Как вы думаете, о каких качествах идет речь? А какие качества мешают людям в отношениях друг с другом? (Работа в группах, затем коллективное составление и запись таблицы).
Появляется слайд № 2.
4. Анализ текста (беседа по содержанию).
Итак, в вагон, в котором едем и мы с вами, входит мальчик. Что в его поведении необычного? Как это объясняет автор? (Мальчик двигался по вагону медленно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз”. В сумке у Бори (так звали мальчика) находились “земноводные и пресмыкающиеся”.)
Какова была реакция пассажиров на известие о том, что Боря везет “лягушек, жаб, ящериц, ужей”? Докажите текстом. Не забывайте о том, что вы тоже находитесь в этом поезде.
Понравилось бы вам соседство таких животных? (Работа в парах, затем коллективное обсуждение и запись на доске.)
Пассажиры отреагировали по-разному.
Какие же отношения сложились между случайными попутчиками? Какие качества этому способствовали?
Но вот добросердечные отношения между пассажирами подвергаются испытанию. Какому?
Опережающее задание: выразительное чтение по ролям от слов “Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет” до “Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!”
Ребята, как вы думаете, что чувствовал Боря в эти минуты? Найдите слова и словосочетания, рисующие переживания мальчика. (Работа в парах). (Мальчик был в смятении. Он испугался, ему было стыдно за себя, жалко змею, он не знал, что делать: “он вдруг умолк”, “лицо его приняло сосредоточенное выражение”, “Боря всхлипнул под лавкой”, “уши его окрасились в темно-красный цвет”, “на физиономии выступили капельки пота”.)
Как вы считаете, в чем больше всего нуждался мальчик в эту минуту (представьте себя на его месте).
(Боря нуждался в помощи, понимании, сочувствии.)
Каждый из нас, оказавшись в трудной ситуации, вправе рассчитывать на понимание и сочувствие окружающих. А часто ли вы относитесь с пониманием к окружающим? Нашел ли Боря сочувствие среди пассажиров? Как они себя вели?
Когда гадюку нашли, все заспорили о том, как с нею поступить. Напоминаю, что мы с вами тоже пассажиры этого поезда. Давайте поспорим вместе с другими.
(Построение диалога.)
Найдите в тексте ключевые слова, являющиеся самыми главными аргументами в защиту гадюки.
(“Сочувствие надо иметь”, “уважение к чужому труду”.)
5. Словарная работа.
(Ребята работают в парах с толковыми словарями, ищут словарные статьи слов “сочувствие”, “уважение”, записывают в тетрадь, на доске слайд № 3 со словарными статьями и детскими рисунками.)
Какие еще слова с приставкой со- всем известны? Что их объединяет?
(Сострадание, соучастие, сопереживание, сотрудничество, сопричастность, содружество …, Слайд № 4.)
6. Наблюдение над языком произведения.
(Работа в группах.)
В каких словах и поступках героев рассказа проявились те качества, о которых мы с вами говорили. Какие это слова? (Работа в группах: 1 – наблюдение над речью и поступками лейтенанта, 2 – рабочего, 3 – колхозницы). По итогам работы – составление таблицы (слайд № 5).
7. Обобщение, выводы.
Ребята, что вы можете сказать о пассажирах в начале рассказа? Что изменилось в финале? Сравните. Почему произошли перемены?
(В начале рассказа перед нами разобщенные люди: “многие в вагоне спали”, “пассажиры исподтишка наблюдали”, “до появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес”, в финале рассказа: “до самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело”. Люди сдружились, потому что сообща сделали доброе дело, проявили лучшие человеческие качества, а это всегда сближает даже очень разных людей.)
Итак, ребята, давайте еще раз вспомним те качества, которые способствуют сближению людей, делают общение приятным, а жизнь счастливее (слайд № 2, левый столбик с рисунками ребят.)
8. Подведение итогов урока.
Your browser does not support HTML5 audio + video.
Гадюка
Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд остановился. На платформе послышались торопливые голоса:
– Ну, в час добрый! Смотри из окна не высовывайся!
– Не буду, бабушка.
– Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слышишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти!
Поезд тронулся.
– До свиданья, бабушка!
– Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман…
Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:
– Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря.
Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой – веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз. Вагон был полон. Дойдя до середины вагона, Боря остановился.
– Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, – сказал старичок в панаме.
– Спасибо! – невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: «Тут», убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:
– В Москву едем, молодой человек?
Боря кивнул.
– На даче были?
– В деревне. У бабушки.
– Так, так!.. В деревне. Это хорошо. – Старичок немного помолчал. – Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.
– Корзина? Нет, она легкая. – Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: – В ней одни только земноводные.
– Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил:
– Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
– Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи…
– Бррр, какая мерзость! – сказала пассажирка в углу.
Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
– Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать…
– Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю.
– Чего делают? – спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.
– Террариум, – пояснил старичок, – это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих…
– Гадов-то этих?
– Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком. – Старичок снова обратился к Боре: – И… и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
– Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.
– Ужас какой! – донеслось из темного угла.
Колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю:
– И всех в школу повезешь?
– Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в девчачьей школе.
– Ужотко попадет тебе от учителей…
Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:
– «Попадет»! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут.
– Раз для ученья, стало быть, не попадет, – согласился усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов:
– Вы знаете, какую мы пользу школе приносим… Один у́ж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки… Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля… А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите «попадет»!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
– Молодцы!
– А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
– И долго ты их ловил? – спросил лейтенант.
– Две недели целых. Утром позавтракаю – и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю – и опять ловить, до самого вечера. – Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею. – С лягушками и жабами еще ничего… и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами… Я раз увидел одного, бросился к нему, а он – в пруд, а я не удержался – и тоже в пруд. Думаете, не опасно?
– Опасно, конечно, – согласился лейтенант.
Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие голоса:
– Занятный какой мальчонка!
– Маленький, а какой сознательный!
– Н-нда-с! – заметил старичок в панаме. – Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!
– Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, – сказал Боря. – Она их до смерти боится.
– Бедная твоя бабушка!
– Я и так ей ничего про гадюку не сказал.
– Про кого?
– Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил…
– Стало быть, и гадюку везешь? – перебил его рабочий.
– Ага! Она у меня в банке, отдельно. – Боря махнул рукой под скамью.
– Этого еще недоставало! – простонала пассажирка в темном углу.
Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьезнее. Только лейтенант продолжал улыбаться.
– А может, это и не гадюка? – спросил он.
– «Не гадюка»! – возмутился Боря. – А что же тогда, по-вашему?
– Еще один у́ж.
– Думаете, я ужа отличить не могу?
– А ну покажи!
– Да оставьте! – заговорили кругом. – Ну ее!
– Пусть, пусть покажет. Интересно.
– Ну что интересного! Смотреть противно!
– А вы не смотрите.
Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на скамьях приподнялись со своих мест и вытянули шеи, глядя на зеленую банку.
– Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отличить, – сказал гражданин в пенсне.
– Вот! – наставительно отозвался старичок. – А будь у вас в школе террариум, тогда смогли бы.
– Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет, – сказал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. – А у гадюки таких пятнышек… – Он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточенное выражение. – У гадюки… у гадюки таких пятнышек… – Он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны. Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвел глазами пол вокруг себя.
– Что, нету? – спросил кто-то.
Боря поднялся. Держась руками за колени, он все еще смотрел на банку.
– Я… я совсем недавно ее проверял… Тут была…
Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под скамью:
– Тряпочка развязалась. Я ее очень крепко завязал, а она…
Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели на пол и переступали с ноги на ногу.
– Черт знает что! – процедил сквозь зубы гражданин в пенсне. – Выходит, что она здесь где-то ползает.
– Н-нда! История!..
– Ужалит еще в тесноте!
Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю:
– Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ними полезу?
Боря не ответил. Уши его окрасились в темно-красный цвет, на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально постукивая себя пальцами по бедрам.
– Доигрались! Маленькие! – воскликнула пассажирка в темном углу.
– Тетя Маша! А, теть Маш! – крикнула одна из девушек.
– Ну? – донеслось с конца вагона.
– Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает.
– Что-о? Какая гадюка?
В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводница вышла из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсаживали на вторую полку опрятную старушку:
– Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!
На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много свободных мест, зато с каждой второй полки свешивалось по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи. В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карманными фонарями и спичками.
Проводница пошла вдоль вагона, заглядывая в каждое купе:
– В чем дело? Что тут такое у вас?
Никто ей не ответил. Со всех сторон слышались десятки голосов, и возмущенных и смеющихся:
– Из-за какого-то мальчишки людям беспокойства сколько!
– Миша! Миша, проснись, гадюка у нас!
– А? Какая станция?
Внезапно раздался истошный женский визг. Мгновенно воцарилась тишина, и в этой тишине откуда-то сверху прозвучал ласковый украинский говорок:
– Та не бойтесь! Це мiй ремешек на вас упал.
Боря так виновато помаргивал светлыми ресницами, что проводница уставилась на него и сразу спросила:
– Ну?.. Чего ты здесь натворил?
– Тряпочка развязалась… Я ее завязал тряпочкой, а она…
– Интересно, какой это педагог заставляет учеников возить ядовитых змей! – сказал гражданин в пенсне.
– Меня никто не заставлял, – пролепетал Боря. – Я… я сам придумал, чтобы ее привезти.
– Инициативу проявил, – усмехнулся лейтенант.
Проводница поняла все.
Боря опустился на четвереньки и полез под лавку. Проводница ухватилась за его ботинок и закричала громче прежнего:
– Ты что? С ума сошел?.. Вылезай! Вылезай, тебе говорят!
Боря всхлипнул под лавкой и слегка дернул ногой:
– Сам… сам упустил… сам и… найду.
– Довольно, друг, не дури, – сказал лейтенант, извлекая охотника из-под лавки.
Проводница постояла, повертела в растерянности головой и направилась к выходу:
– Пойду старшему доложу.
Она долго не возвращалась. Пассажиры устали волноваться. Голоса звучали реже, спокойнее. Лейтенант, двое ремесленников и еще несколько человек продолжали искать гадюку, осторожно выдвигая из-под сидений чемоданы и мешки. Остальные изредка справлялись о том, как идут у них дела, и беседовали о ядовитых змеях вообще.
– Что вы мне рассказываете о кобрах! Кобры на юге живут.
– …перевязать потуже руку, высосать кровь, потом прижечь каленым железом.
– Спасибо вам! «Каленым железом»!
Пожилая колхозница сетовала, ни к кому не обращаясь:
– Нешто я теперь за ними полезу!.. В сорок четвертом мою свояченицу такая укусила. Две недели в больнице маялась.
Старичок в панаме сидел уже на третьей полке.
– Дешево отделалась ваша свояченица. Укус гадюки бывает смертелен, – хладнокровно отозвался он.
– Есть! Тут она! – вскрикнул вдруг один из ремесленников.
Казалось, сам вагон облегченно вздохнул и веселее застучал колесами.
– Где «тут»?
– Бейте ее скорей!
Присевшего на корточки ремесленника окружило несколько человек. Толкаясь, мешая друг другу, они заглядывали под боковое место, куда лейтенант светил фонариком.
– Под лавкой, говорите? – спрашивали их пассажиры.
– Ага! В самый угол заползла.
– Как же ее достать?
– Трудненько!
– Ну, что вы стоите? Уйдет!
Явился старший, и с ним девушка-проводница. Старший нагнулся и, не отрывая глаз от темного угла под лавкой, помахал проводнице отведенной в сторону рукой:
– Кочережку!.. Кочережку! Кочережку неси!
Проводница ушла. Вагон притих в ожидании развязки. Старичок в панаме, сидя на третьей полке, вынул часы:
– Через сорок минут Москва. Незаметно время прошло. Благодаря… гм… благодаря молодому человеку.
Кое-кто засмеялся. Все собравшиеся вокруг ремесленника посмотрели на Борю, словно только сейчас вспомнили о нем. Он стоял в сторонке, печальный, усталый, и медленно тер друг о дружку испачканные ладони.
– Что, друг, пропали твои труды? – сказал лейтенант. – Охотился, охотился, бабушку вконец допек, а сейчас этот дядя возьмет да и ухлопает кочергой твое наглядное пособие.
Боря поднял ладонь к самому носу и стал соскребать с нее грязь указательным пальцем.
– Жалко, охотник, а? – спросил ремесленник.
– Думаете, нет! – прошептал Боря.
Пассажиры помолчали.
– Похоже, и правда нехорошо выходит, – пробасил вдруг усатый рабочий. Он спокойно сидел на своем месте и курил, заложив ногу за ногу, глядя на носок испачканного глиной сапога.
– Что – нехорошо? – обернулся старший.
– Не для баловства малый ее везет. Убивать-то вроде как и неудобно.
– А что с ней прикажете делать? – спросил гражданин в пенсне.
– Поймать! «Что делать»! – ответил ремесленник. – Поймать и отдать охотнику.
Вошла проводница с кочергой. Вид у нее был воинственный.
– Тут еще? Не ушла? Посветите кто-нибудь.
Лейтенант осторожно взял у нее кочергу:
– Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. Посмотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился!
Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на лейтенанта и покраснел:
– Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь, если с пассажиром что случится!
– А убьете гадюку, вас, папаша, за другое привлекут, – серьезно сказал ремесленник.
– «Привлекут»… – протянула проводница. – За что это такое привлекут?
– За порчу школьного имущества, вот за что.
Кругом дружно захохотали, спорили. Одни говорили, что в школе все равно не станут держать гадюку; другие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя биологии; третьи соглашались со вторыми, но считали опасным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит ее в трамвае или в метро!
– Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! – сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже пожилая колхозница умилилась.
– Да не выпустит он! – затянула она жалостливо. – Чай, теперь ученый! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ребятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гадами две недели мытарился.
– Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, – произнес старичок в панаме.
Гражданин в пенсне поднял голову:
– Вы там философствуете. А проводили бы его до дому?
– Я? Гм!.. Собственно…
Лейтенант махнул рукой:
– Ну ладно! Я провожу… Где живешь?
– На улице Чернышевского живу.
– Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю.
– Ну как, охотники, убили? – спросил кто-то с другого конца вагона.
– Нет. Помиловали, – ответил ремесленник.
Старший сурово обвел глазами «охотников»:
– Дети малые! – Он обернулся к проводнице: – Совок неси. Совок под нее подсунем, а кочережкой прижмем. Неси!
– Дети малые! – повторила, удаляясь, проводница.
Через десять минут гадюка лежала в банке, а банка, на этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейтенанта. Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияющий.
До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело.
Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд остановился, на платформе послышались торопливые голоса:
— Ну, в добрый час! Смотри из окна не высовывайся!
— Не буду, бабушка.
— Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слышишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти!
Поезд тронулся.
— До свидания, бабушка!
— Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман...
Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:
— Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря.
Дверь отворилась, и Боря вошёл. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощёкий. Серая кепка сидела криво на его голове, чёрная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой — верёвочную сумку с большой банкой из зелёного стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с неё глаз.
Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остановился.
— Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, — сказал старичок в панаме.
— Спасибо! — невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: «Тут», убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колёс да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:
— В Москву едем, молодой человек?
Боря кивнул.
— На даче были?
— В деревне. У бабушки.
— Так, так!.. В деревне. Это хорошо, — старичок немного помолчал. — Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.
— Корзина? Нет, она легкая, — Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: — В ней одни только земноводные.
— Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она лёгкая совсем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с тёмными усами пробасил:
— Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
— Ну лягушки, жабы, ящерицы, ужи...
— Бррр, какая мерзость! — сказала пассажирка в углу.
Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
— Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать...
— Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю.
— Чего делают? — спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.
— Террариум, — пояснил старичок, — это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нём и содержат всех этих...
— Гадов-то этих?
— Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком, — старичок снова обратился к Боре: — И... и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
— Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.
— Ужас какой! — донеслось из тёмного угла.
Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю.
— И всех в школу везёшь?
— Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в соседней школе.
— Ужот-ко попадёт тебе от учителей...
Боря передёрнул плечами и снисходительно улыбнулся:
— «Попадёт»! Вовсе не попадёт. Наоборот, даже спасибо скажут.
— Раз для ученья, стало быть, не попадёт, — согласился усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживлённее, уже не дожидаясь расспросов:
— Вы знаете, какую мы пользу школе приносим... Один уж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да ещё попробуй достань! А лягушки хотя бы по трёшке штука, вот и тридцать три рубля... А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдётся. А вы говорите «попадёт»!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
— Молодцы!
— А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
— И долго ты их ловил? — спросил лейтенант.
— Две недели целых. Утром позавтракаю — и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю — и опять ловить, до самого вечера, — Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею. — С лягушками и жабами ещё ничего... и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами... Я раз увидел одного, бросился к нему, а он в пруд, а я не удержался — и тоже в пруд. Думаете, не опасно?
Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда умолкал, отовсюду слышались приглушённый смех и негромкие слова:
— Занятный какой мальчонка!
— Маленький, а какой сознательный!
— Н-нда-с! — заметил старичок в панаме. — Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!
— Я ещё больше наловил бы, если бы не бабушка, — сказал Боря. — Она их до смерти боится.
— Бедная твоя бабушка!
— Я и так ей ничего про гадюку не сказал.
— Про кого?
— Про гадюку. Я её четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я её ждал. Потом она вылезла, я её защемил...
— Стало быть, и гадюку везёшь? — перебил его рабочий.
— Ага! Она у меня в банке, отдельно, — Боря махнул рукой под скамью.
— Этого ещё недоставало! — простонала пассажирка в тёмном углу.
Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьёзнее. Только лейтенант продолжал улыбаться.
— А может, это и не гадюка? — спросил он.
— «Не гадюка»! — возмутился Боря. — А что же тогда, по-вашему?
— Ещё один уж.
— Думаете, я ужа отличить не могу?
— А ну покажи!
— Да оставьте! — заговорили кругом. — Ну её!
— Пусть, пусть покажет. Интересно.
— Ну что там интересного! Смотреть противно!
— А вы не смотрите.
Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на скамьях приподнялись со своих мест и вытянули шеи, глядя на зелёную банку.
— Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отличить, — сказал гражданин в пенсне.
— Вот! — наставительно отозвался старичок. — А будь у вас в школе террариум, тогда смогли бы.
— Уж возле головы пятнышки такие жёлтые имеет, — сказал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. — А у гадюки таких пятнышек... — он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточенное выражение. — У гадюки... у гадюки таких пятнышек... — он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны. Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвёл глазами пол вокруг себя.
— Что, нету? — спросил кто-то.
Боря поднялся. Держась руками за колени, он всё ещё смотрел на банку.
— Я... я совсем недавно её проверял... Тут была...
Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под скамью:
— Тряпочка развязалась. Я её очень крепко завязал, а она... видите?
Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели на пол и переступали с ноги на ногу.
— Чёрт знает что! — процедил сквозь зубы гражданин в пенсне. — Выходит, что она здесь где-то ползает.
— Н-да! История!
— Ужалит ещё в тесноте!
Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю:
— Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ними полезу?
Боря не ответил. Уши его окрасились в тёмнокрасный цвет, на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально постукивая себя пальцами по бёдрам.
— Доигрались! Маленькие! — воскликнула пассажирка в тёмном углу.
— Тётя Маша! А, тёть Маш! — крикнула одна из девушек.
— Ну? — донеслось с конца вагона.
— Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает.
— Что-о? Какая гадюка?
В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводница вышла из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсаживали на вторую полку опрятную старушку:
— Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!
На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много свободных мест, зато с каждой третьей полки свешивались по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи. В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карманными фонарями и спичками.
Проводница пошла вдоль вагона, заглядывая в каждое купе:
— В чём дело? Что тут такое у вас?
Никто ей не ответил. Со всех сторон слышались десятки голосов, и возмущённых и смеющихся:
— Из-за какого-то мальчишки людям беспокойства сколько!
— Миша! Миша, проснись, гадюка у нас"
— А? Какая станция?
Внезапно раздался истошный женский визг. Мгновенно воцарилась тишина, и в этой тишине откуда- то сверху прозвучал ласковый украинский говорок:
— Та не бойтесь! Це мiй ремешек на вас упал.
Боря так виновато помаргивал светлыми ресницами, что проводница уставилась на него и сразу спросила:
— Ну?.. Чего ты здесь натворил?
— Тряпочка развязалась... Я её завязал тряпочкой, а она...
— Интересно, какой это педагог заставляет учеников возить ядовитых змей! — сказал гражданин в пенсне.
— Меня никто не заставлял... — пролепетал Боря. — Я... я сам придумал, чтобы её привезти.
— Инициативу проявил, — усмехнулся лейтенант.
Проводница поняла всё.
Боря опустился на четвереньки и полез под лавку. Проводница ухватилась за его ботинок и закричала громче прежнего:
— Ты что? С ума сошёл... Вылезай! Вылезай, тебе говорят!
Боря всхлипнул под лавкой и слегка дёрнул ногой:
— Сам... сам упустил... сам и... найду.
— Довольно, друг, не дури, — сказал лейтенант, извлекая охотника из-под лавки.
Проводница постояла, повертела в растерянности головой и направилась к выходу:
— Пойду старшему доложу.
Она долго не возвращалась. Пассажиры устали волноваться. Голоса звучали реже, спокойнее. Лейтенант, двое ремесленников и ещё несколько человек продолжали искать гадюку, осторожно выдвигая из-под сидений чемоданы и мешки. Остальные изредка справлялись о том, как идут у них дела, и беседовали о ядовитых змеях вообще.
— Что вы мне рассказываете о кобрах! Они на юге живут.
— ...перевязать потуже руку, высосать кровь, потом прижечь калёным железом.
— Спасибо вам! «Калёным железом»!
Пожилая колхозница сетовала, ни к кому не обращаясь:
— Нешто я теперь за ними полезу! В сорок четвёртом мою свояченицу такая укусила. Две недели в больнице маялась.
Старичок в панаме сидел уже на третьей полке.
— Дёшево отделалась ваша свояченица. Укус гадюки бывает смертелен, — хладнокровно отозвался он.
— Есть! Тут она! — вскрикнул вдруг один из ремесленников.
Казалось, сам вагон облегчённо вздохнул и веселее застучал колёсами.
— Где «тут»?
— Бейте её скорей!
Присевшего на корточки ремесленника окружило несколько человек. Толкаясь, мешая друг другу, они заглядывали под боковое место, куда лейтенант светил фонариком.
— Под лавкой, говорите? — спрашивали их пассажиры.
— Ага! В самый угол заползла.
— Как же её достать?
— Трудненько!
— Ну что вы стоите? Уйдёт!
Явился старший и с ним девушка-проводница. Старший нагнулся и, не отрывая глаз от тёмного угла под лавкой, помахал проводнице отведённой в сторону рукой:
— Кочерёжку!.. Кочерёжку! Кочерёжку неси!
Проводница ушла. Вагон притих в ожидании развязки. Старичок в панаме, сидя на третьей полке, вынул часы:
— Через сорок минут Москва. Незаметно время прошло. Благодаря... гм... благодаря молодому человеку.
Кое-кто засмеялся. Все собравшиеся вокруг ремесленника посмотрели на Борю, словно только сейчас вспомнили о нём.
Он стоял в сторонке, печальный, усталый, и медленно тёр друг о дружку испачканные ладони.
— Что, друг, пропали твои труды? — сказал лейтенант.— Охотился, охотился, бабушку вконец допёк, а сейчас этот дядя возьмёт да и ухлопает кочергой твоё наглядное пособие.
Боря поднял ладонь к самому носу и стал соскребать с неё грязь указательным пальцем.
— Жалко, охотник, а? — спросил ремесленник.
— Думаете, нет! — прошептал Боря.
Пассажиры помолчали.
— Похоже, и правда нехорошо выходит, — пробасил вдруг усатый рабочий. Он спокойно сидел на своём месте и курил, заложив ногу за ногу, глядя на носок испачканного глиной сапога.
— Что — нехорошо? — обернулся старший.
— Не для баловства малый её везёт. Убивать-то вроде как и неудобно.
— А что с ней прикажете делать? — спросил гражданин в пенсне.
— Поймать! «Что делать»! — ответил ремесленник. — Поймать и отдать охотнику.
Вошла проводница с кочергой. Вид у неё был воинственный.
— Тут ещё? Не ушла? Посветите кто-нибудь.
Лейтенант осторожно взял у неё кочергу:
— Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. Посмотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился!
Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на лейтенанта и покраснел:
— Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь, если с пассажиром что случится!
— А убьёте гадюку, вас, папаша, за другое привлекут, — серьёзно сказал ремесленник.
— «Привлекут»... — протянула проводница. — За что это такое привлекут?
— За порчу школьного имущества, вот за что.
Кругом дружно захохотали, потом заспорили. Одни говорили, что в школе всё равно не станут держать гадюку; другие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя биологии; третьи соглашались со вторыми, но считали опасным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит её в трамвае или в метро!
— Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! — сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже пожилая колхозница умилилась.
— Да не выпустит он! — затянула она жалостливо. — Чай, теперь учёный! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ребятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гадами две недели мытарился.
— Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, — произнёс старичок в панаме.
Гражданин в пенсне поднял голову:
— Вы там философствуете... А проводили бы ребёнка до дому с его змеей?
— Я? Гм!.. Собственно...
Лейтенант махнул рукой:
— Ну ладно! Я провожу... Где живёшь?
— На улице Чернышевского живу.
— Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю.
— Ну как, охотники, убили? — спросил кто-то с другого конца вагона.
— Нет. Помиловали, — ответил ремесленник.
Старший сурово обвел глазами «охотников»:
— Дети малые! — он обернулся к проводнице: — Совок неси. Совок под неё подсунем, а кочерёжкой прижмём! Неси!
— Дети малые! — повторила, удаляясь, проводница.
Через десять минут гадюка лея^ала в банке, а банка, на этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейтенанта. Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияющий.
До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело.
